Неточные совпадения
Он видел, что «общественное движение» возрастает;
люди как будто готовились к парадному смотру, ждали, что скоро чей-то зычный голос позовет их на Красную площадь к монументу бронзовых героев Минина, Пожарского, позовет и с Лобного места грозно спросит всех о
символе веры. Все горячее спорили, все чаще ставился вопрос...
— А может быть, это — прислуга. Есть такое суеверие: когда женщина трудно родит — открывают в церкви царские врата. Это, пожалуй, не глупо, как
символ, что ли. А когда
человек трудно умирает — зажигают дрова в печи, лучину на шестке, чтоб душа видела дорогу в небо: «огонек на исход души».
Наши товарищи католики, признававшие, что дух исходит от отца и сына, и крестившиеся всей ладонью; лютеранин, отец Кроля, не признававший икон и святых и не крестившийся вовсе; миллионы
людей, никогда и не знавших о существовании
символа веры…
Современность признает лишь область видимых вещей, лишь принудительное принимает, невидимые же вещи в лучшем случае признает лишь как
символы внутреннего состояния
человека.
— Нет, — задумчиво ответил старик, — ничего бы не вышло. Впрочем, я думаю, что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов и от звуков откладываются уже, как однородные. Мы говорим: он видит все в розовом свете. Это значит, что
человек настроен радостно. То же настроение может быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще звуки и цвета являются
символами одинаковых душевных движений.
Казалось, тысячи жизней говорят ее устами; обыденно и просто было все, чем она жила, но — так просто и обычно жило бесчисленное множество
людей на земле, и ее история принимала значение
символа.
— Я не знаю, что вы разумеете под скрытностью масонов, — сказал он, — если то, что они не рассказывают о знаках, посредством коих могут узнавать друг друга, и не разглашают о своих
символах в обрядах, то это единственно потому, чтобы не дать возможности
людям непосвященным выдавать себя за франкмасонов и без всякого права пользоваться благотворительностью братьев.
—
Символы наши суть: молоток, изображающий власть, каковую имеет убеждение над человеческим духом; угломер —
символ справедливости, поэтому он же и
символ нравственности, влекущий
человека к деланию добра; наконец, циркуль —
символ круга, образуемого человеческим обществом вообще и союзом франкмасонов в частности.
Хомяков утверждает, что церковь есть собрание
людей (всех без различия клира и паствы), соединенных любовью, что только
людям, соединенным любовью, открывается истина (Возлюбим друг друга, да единомыслием и т. д.) и что таковая церковь есть церковь, во-первых, признающая Никейский
символ, а во-вторых, та, которая после разделения церквей не признает папы и новых догматов.
Уже ко времени Константина всё понимание учения свелось к резюме, утвержденным светской властью, — резюме споров, происходивших на соборе, — к
символу веры, в котором значится: верую в то-то, то-то и то-то и под конец — в единую, святую, соборную и апостольскую церковь, т. е. в непогрешимость тех лиц, которые называют себя церковью, так что всё свелось к тому, что
человек верит уже не богу, не Христу, как они открылись ему, а тому, чему велит верить церковь.
Перед церквами стоит дилемма: нагорная проповедь или Никейский
символ — одно исключает другое: если
человек искренно поверит в нагорную проповедь, Никейский
символ неизбежно потеряет для него смысл и значение и вместе с ним церковь и ее представители; если же
человек поверит в Никейский
символ, т. е. в церковь, т. е. в тех, которые называют себя представителями ее, то нагорная проповедь станет для него излишняя.
На первый раз такое оригинальное миросозерцание кажется смешным, но стоит внимательнее вглядеться в то, что табак, картофель и чай служили для Лупана только
символами вторгнувшихся в жизнь простого русского
человека иноземных начал.
Те
люди, которые однажды, растроганные общей чистой радостью и умиленные светом грядущего братства, шли по улицам с пением, под
символами завоеванной свободы, — те же самые
люди шли теперь убивать, и шли не потому, что им было приказано, и не потому, что они питали вражду против евреев, с которыми часто вели тесную дружбу, и даже не из-за корысти, которая была сомнительна, а потому, что грязный, хитрый дьявол, живущий в каждом
человеке, шептал им на ухо: «Идите.
Половецкий сидел на обрубке дерева и долго смотрел на огонь, в котором для него всегда было что-то мистическое, как
символ жизни. Ведь и
человек так же сгорает, как горели сейчас дрова. И жизнь, и обновление, и перемена только формы существования.
Если философии доступна только истинность, а не сама Истина, открывающаяся
человеку в
символах религии, то и путь ее есть постоянное постигание, без окончательного постижения, — «ewige Aufgabe».
Никогда нельзя сказать про
человека, действительно прикоснувшегося к церковной жизни, что для него догматы суть только учение или рациональные схемы, логические
символы, ибо прикосновенность эта именно и означает реальную встречу Бога с
человеком в живом личном опыте, личное мифотворчество.
Человек есть
символ, ибо в нем есть знак иного и он есть знак иного.
Но вместо нового
человека были даны знаки и
символы нового
человека, надетые на ветхого Адама, на старого
человека.
Мифы и
символы приспособляются к среднему
человеку.
Рабство
человека у общества есть прежде всего рабство у социальных
символов.
Что
человек несет в себе образ Бога и через это делается
человеком, — это есть
символ, понятия об этом нельзя выработать, богочеловечность есть противоречие для мысли, которая склоняется к монизму или дуализму.
Порабощают
человека именно
символы, а не реальности.
Люди держатся за всякого рода
символы, чтобы не осуществлять реально добра и зла, чтобы не брать на себя трудной задачи реальной победы духовности.
Совершенство переносится с
человека на знаки и
символы, на слова и доктрины.
Бог для него был не
символом движения
человека в высоту, а
символом пребывания
человека в низине, на плоскости.
Мистики идут дальше, но они не оперируют с понятиями, они прибегают к
символам и мифам для сообщения своего опыта другим
людям.
Но деньги есть
символ князя мира сего, и в буржуазности социалистической этот
символ, вероятно, появится в новой форме, и
человек будет вновь оцениваем по своему положению в обществе.
Символизм тут нужно понимать не идеалистически, как
символы душевного состояния
человека, а реалистически, как
символы самих первореальностей бытия.
Законническая мораль требует от
людей выполнения условных
символов, не имеющих обязательной реальной связи с их внутренней жизнью, с их духовностью.
Человек возжелал не
символов истины, а самой истины, не
символов красоты, а самой красоты, не
символов любви, а самой любви, не
символов силы, а самой силы, не
символов богообщения, а самого богообщения.
В культуре достигается не познание, а
символы познания, не красота, а
символы красоты, не любовь, а
символы любви, не соединение
людей, а
символы соединения, не власть над природой, а
символы власти.
Все это лишь
символы природы русского
человека.
А она сознавала, что в ней нет никакого умения ладить с такими
людьми… Она жизнь свою провела в преклонении перед одним
человеком и хранила в душе трепетную веру в его идеалы, сторонилась всего, что было враждебно ее
символу веры, и теперь, накануне полного нравственного банкротства, чувствовала себя беспомощной выйти из колеи, как женщина своей эпохи, как любящая жена и мать.
Даже экономическая культура есть лишь знак,
символ последней власти
человека над природой, а не само бытие этой власти, не последняя ее реальность.
Все мысли, все чувства мои точно что-то понесли, что-то потерпели в одно и то же время и мучительное и сладкое. Передо мною, казалось, стоял не просто
человек, а какой-то кровавый, исторический
символ.
По православному каноническому праву, из разномыслящих с господствующею церковью русских
людей сюда относятся не принимающие во всей полноте никейского
символа и отвергающие, или, по своему мудрованию, изменяющие которые либо из существенных догматов христианской веры, как, например, догматы о Троице, воплощении, таинствах и т. п.
Мы так пропустили мимо ушей и забыли всё то, что он сказал нам о нашей жизни — о том, что не только убивать, но гневаться нельзя на другого
человека, что нельзя защищаться, а надо подставлять щеку, что надо любить врагов, — что нам теперь, привыкшим называть
людей, посвятивших свою жизнь убийству, — христолюбивым воинством, привыкшим слушать молитвы, обращенные ко Христу о победе над врагами, славу и гордость свою полагающим в убийстве, в некоторого рода святыню возведшим
символ убийства, шпагу, так что
человек без этого
символа, — без ножа, — это осрамленный
человек, что нам теперь кажется, что Христос не запретил войны, что если бы он запрещал, он бы сказал это яснее.
Когда приближались к ним эти блестящие молодые
люди, цветочницы им улыбались и предлагали им купить у них венки и букеты из апельсинных цветов и фиалок и вместе с тем подбрасывали перед ними квитовое яблоко, служившее
символом любви.